Снег пушистым слоем все гуще покрывал ей голову, плечи и колени. Она сидела неподвижно, горько шевеля губами. Кляла судьбу, в которую не верила, винила бога, в которого полуверила. Не винила только себя, что всю жизнь отдала на выращивание эгоиста, приученного думать только о себе.
Дмитрий Сучков был паренек горячий и наивный, но очень талантливый. Из деревни. Работал токарем по металлу на заводе. Много читал. Попал в нелегальный социал-демократический кружок, но пробыл там всего месяц: призвали в солдаты.
Время было жаркое. Отгремело декабрьское восстание в Москве. По просторам страны пылали помещичьи усадьбы. Разливались демонстрации. Лютовали погромы и карательные экспедиции. С Дальнего Востока после войны возвращались озлобленные полки. Начинались выборы в Первую Государственную думу.
Дмитрий Сучков попросился в Ромодановский полк, где служил его старший брат Афанасий. Полк только еще должен был прийти с Дальнего Востока. Триста новобранцев под командою двух офицеров, посланных вперед, ждали полка в уездном городке под Москвой.
Три дня всего пробыл Сучков в части, и случилось вот что. Солдаты обедали. В супе оказалась обглоданная селедка, — хребет с головой и хвостом. Сучков взял селедку за хвост, пошел на кухню, показал кашевару:
— Это что у вас, для навару кладется?
Кашевар с изумлением оглядел его.
— Ты… этого… агитатор?..
Назавтра вышел дежурный капитан Тиунов, прямо направился к Сучкову. Капитан — сухощавый, с бледным, строгим лицом и тонкими бровями.
— Ты тут собираешься агитацией заниматься… — И спросил взводного: — Ему устав внутренней службы читан?
— Никак нет, еще не читан.
Капитан крикнул на Сучкова:
— Стой, как следует!
— Я не знаю стоять, как следует, я стою, как умею.
— Как его фамилия?
— Что вы взводного спрашиваете, я и сам скажу, врать не стану. Сучков фамилия.
— Это ты вчера на суп жаловался?
— Да.
Капитан топнул ногой и грозно крикнул:
— Как ты смеешь так отвечать начальству?! Спроси у взводного, как нужно отвечать?
— Господин Гаврилов, как ему нужно отвечать?
Капитан совсем вскипел:
— Не «господин Гаврилов», а «господин взводный» или по имени-отчеству, и не «ему», а «его высокоблагородию»!
— Господин взводный, как этому высокоблагородию нужно отвечать?
— «Так точно» нужно говорить, «никак нет», «слушаю-с».
— Так точно, ваше высокоблагородие!
Капитан внимательно поглядел ему в лицо и отошел.
Вечером он пришел с фельдфебелем в казарму и сделал в вещах у Сучкова обыск. Однако Сучков ожидал этого и все подозрительное припрятал.
— Это что? Граф Салиас, «Пугачевцы». Ого! Какими ты книгами интересуешься!
— Вполне легальная книга!
— «Легальная»… Вот ты какие слова знаешь! Умеешь легальные книги отличать от нелегальных… А это что?
— Дневник мой.
Капитан Тиунов передал тетрадки фельдфебелю.
— Вы что же, читать его будете?
— Обязательно.
— А как это вам, господин капитан, не претит? Среди порядочных людей читать чужие письма не принято, а ведь дневники — те же письма.
Сучков за грубость был посажен на три дня под арест. Вскоре он заболел тяжелым приступом малярии и был отправлен в московский военный госпиталь. Там повел пропаганду среди больных солдат. По его почину они пропели «вечную память» казненному лейтенанту Шмидту. По приказу главного врача Сучков был выписан обратно в полк с отметкой о крайней его политической неблагонадежности.
Полк уж воротился с Дальнего Востока. Он стоял в губернском городе недалеко от Москвы. В полку было яро-черносотенное настроение. Начальство втолковывало солдатам, что в задержке демобилизации виноваты «забастовщики», что, по указке «жидов», они всячески препятствовали отправке войск с Дальнего Востока в Россию. Дмитрий Сучков пошел проведать брата Афанасия. Афанасий был ротным каптенармусом, имел в казарме вместе с фельдфебелем отдельную комнатку.
Встретились братья, расцеловались. Конечно, чаек, водочка. Тут же фельдфебель — большой, плотный мужчина с угрюмым и красным лицом.
Дмитрий спросил:
— Ну, что у вас там было на войне, рассказывай.
— Что рассказывать! Ты газеты небось читал… Расскажи лучше, что у вас тут.
Дмитрий стал рассказывать про 9 января, как рабочие Петербурга с иконами и хоругвями пошли к царю заявить о своих нуждах, а он встретил их ружейными залпами и весь город залил русскою кровью; рассказывал о карательных экспедициях в деревнях, как расстреливают и запарывают насмерть крестьян, о баррикадных боях на Красной Пресне в Москве. Рассказывал ярко, со страстью.
Когда он на минутку вышел из комнаты, брат его Афанасий покрутил головою и сказал:
— Мне это очень не нравится, что он говорит.
Фельдфебель же неожиданно сказал:
— А мне очень нравится!
Этого фельдфебеля солдаты в роте сильно боялись. Был он строг и беспощаден, следил за солдатами, не одного упек, служил царю не за страх, а за совесть. Но последние месяцы стал что-то задумываться, сделался молчалив, много читал библию и евангелие, по ночам вздыхал и молился.
Воротился в комнату Дмитрий Сучков. Взялись опять за чаек да за водочку. Фельдфебель спросил:
— Ну-ка, а как ты домекаешься — в чем тут самый корень зла, откуда вся беда?
— В царе, ясное дело! Безусловный факт!
В дверях толпились солдаты, дивились, что рядовой солдат так смело говорит с их грозным фельдфебелем, да еще какие слова!
Фельдфебель сказал: